Станицу Сретенскую можно считать маленьким феноменом, поскольку в ней на протяжении длительного времени мирно уживались казаки и евреи. Никакие конфликты, кроме фактов экономической конкуренции, этого сосуществования не омрачали. Случай нечастый.

Евреи в Сибири оказывались, как правило, в качестве ссыльных, поскольку свободный въезд на ее территорию им был запрещен. После отбытия наказания их селили в глухих местах, затрудняя перемещение в многонаселенные торгово-промышленные центры. Однако евреи, городской сегмент сибирской ссылки, лишенные необходимых в деревне профессиональных навыков, стремились вернуться в привычную для них среду и поселиться поближе к людным местам. Казачья станица Сретенская стала для них одним из наиболее привлекательных мест. Концентрация здесь евреев объяснялась географическим положением Сретенской – она являлась перевалочным торговым пунктом на Амурской железной дороге, от которого начиналось судоходство по Амурскому бассейну и прямое сообщение Дальнего Востока по Великому Сибирскому железнодорожному пути. Близость золотых приисков и возможность торговли с Китаем также привлекали сюда торгово-промышленное население. По мнению военного губернатора Забайкальской области Я.Ф. Барабаша, одной из причин быстрого роста еврейского населения Сретенской стало прекращение работ на Желтугинском прииске на китайской стороне. Оставшиеся без заработка еврейские старатели, «выйдя в Сретенск, остановились в нем как в селении, ближайшем от Желтуги и вместе с тем промышленном торговом пункте» [ГАИО, ф. 29, оп. 1, ДП3, д. 10, л. 53]. Перспективы дальнейшего экономического развития Сретенской сделали ее для еврейских промышленников и торговцев еще более притягательной.

С 1879 по 1886 гг. еврейское население станицы выросло вдвое (с 176 до 358 человек), здесь постоянно жили 35 еврейских семей и еще 27 находились временно. В 1910 г. в станице проживало 949 евреев – 10,5 % жителей станицы [Там же, л. 48; Обзор…, 1914, ведомость 5].

Занятия евреев в казачьей станице мало чем отличались от занятий сибирских евреев. Прежде всего, они были незаменимы как торговые посредники и подрядчики. В частности, сретенские евреи играли довольно заметную роль в строительстве Амурской железной дороги. Не причисленных к здешним местам евреев все время пытались выселить. Управление постройки Западно-Амурской железной дороги неоднократно обращалось к военному губернатору с просьбой не делать этого, так как выселение евреев, обязательных и надежных поставщиков, могло привести к волнениям рабочих из-за отсутствия нормального снабжения, а это, в свою очередь, существенно замедлило бы работы. Обладание многовековым опытом торгового посредничества поставило евреев в торговле вне конкуренции. Многие предприниматели не сумели приспособиться к новым условиям торговли с более стремительным оборотом товаров и капитала, евреи же в торговле всегда ориентировались не столько на объемы, сколько на гибкость, быструю приспособляемость к любым неожиданностям, наработанные связи и способность всюду проникать. Для них настал звездный час.

Процент зажиточных людей среди сретенских евреев был достаточно высок. Однако семья Андоверовых выделялась своим богатством даже на их фоне. Создавшие торговый дом «Я.С. Андоверов и сыновья», обладатели собственного парохода, курсирующего с грузами по Амуру, Андоверовы составляли элиту забайкальского общества. В прошении главы «клана» Андоверовых Якова Самуиловича о разрешении построить дом в станице Сретенской на ул. Набережной содержится его план, который свидетельствует о материальной состоятельности заказчика: предусмотрены зал, гостиная, столовая, буфетная, детская, спальня, кухня и помещения для служащих. К жилым помещениям примыкала «деловая часть»: кабинет, амбар, людская, контора, приемная, передняя. В усадьбу также входили два дома, контора, амбар, людская, конюшня с сеновалом, баня, загоны [ГАЗК, ф. 1(о), оп. 1, д. 2071, л. 1–2].

Участие евреев в производственной или банковской сфере было не столь заметным, как в торговле, но некоторые занимали видные посты. Так, директором Сретенского отделения Русско-Китайского банка был еврей Трахтенберг [Там же, д. 5288, л. 8].

Более успешные в делах, евреи то и дело вызывали неприязнь у казачьего населения, которое порой требовало выселения той или иной семьи. Однако подобные ультиматумы оставались без последствий. Экономическая подоплека подобных конфликтов была очевидной: евреи на торгах, как правило, предлагали подряды на более выгодных условиях и брали меньшую арендную плату. Но в целом отношение казачества к евреям было дружелюбным. Оторванные от своих единоверцев в черте оседлости, из поколения в поколение существуя в условиях полного отсутствия искушенных в обрядовой стороне иудаизма, евреи-сибиряки тем не менее сумели сохранить тягу к вере и единению. Именно вера сыграла главную, если не исключительную роль в сплочении евреев и сохранении их национального самосознания.

В 1881 г. доверенный Сретенского еврейского общества купец Я. С. Андоверов впервые обратился с прошением об открытии в станице еврейской молельни. По Уставу Духовных дел иностранных исповеданий, которым регламентировалась жизнь еврейской общины, молельня могла учреждаться с разрешения губернского начальства в любом населенном пункте, где число еврейских домов было не менее 30. В Сретенской к этому времени жили 47 семей, из них 19 имели собственные дома [ГАИО, ф. 29, оп. 1, ДП3, д. 10, л. 35]. В 1886 г., когда Андоверов вновь обратился с прошением, он аргументировал необходимость молельни тем фактом, что ее отсутствие может деморализующим образом сказаться на религиозном культе общины и подрастающем поколении. В этом прошении приамурского генерал-губернатора Корфа больше всего встревожил факт стремительного роста еврейского населения станицы, и он велел военному губернатору «озаботиться» этим вопросом. Однако 23 июля 1893 г. Министерство внутренних дел все-таки дало Сретенскому еврейскому обществу разрешение на открытие молельни. После его получения сретенские евреи, как и многие их сибирские единоверцы, испытали кадровый голод: в Сибири было мало людей, подготовленных к духовной миссии.

К раввину предъявлялись два основных требования: он должен был обладать правом жительства в Сибири и иметь уровень образования, определенный статьей 1083 Устава духовных дел иностранных исповеданий, то есть закончить курс в раввинском училище, еврейском учительском институте или в общем высшем или среднем учебном заведении. Соблюсти требования было почти невозможно: имеющие нужное образование не обладали правом жительства в Сибири, а получить здесь образование, достаточное для занятия должности раввина, было негде. Первое требование было приоритетным. Гирша Грауса, избранного раввином Сретенской общины, не утвердили в должности только потому, что он не был приписан к станичному обществу. В 1911 г. он все-таки был утвержден, поскольку в станице с соответствующим образованием больше никого не было. На время исполнения Граусом обязанностей раввина ему было предоставлено право жительства в станице [ГАИО, ф. 25, оп. 9, к. 970, д. 2782, л. 2, 7, 12]. Он занимал эту должность до 1917 г. До него в станице официально утвержденного раввина не было. При необходимости вопросы веры решал купец Элия Гершгорин.

Первые документы, свидетельствовавшие о выборах в Духовное правление, датированы 1896 г. В его состав входили три человека: староста, ученый еврей, избиравшийся «для объяснения сомнений, к богослужению и обрядам веры относящихся», и казначей. В состав правления, как правило, входили уважаемые и состоятельные люди, которые могли оказать общине материальную поддержку. Старостой правления на протяжении 10 лет избирался Яков Андоверов, ученым евреем – Э. Гершгорин. С 1911 г. Духовное правление как форма управления еврейской общиной было заменено Хозяйственным. Этот орган управления всех еврейских молелен вне черты оседлости выполнял чисто экономические функции. Прежние должности старосты, ученого и казначея были упразднены. До 1917 г. члены Сретенской общины пять раз избирали Хозяйственное правление. Последним его председателем был читинский купец Иосиф Эдельштейн.

На рубеже XIX–XX вв. борьба за национальное самосохранение получила выражение и в заботах о национально-культурном воспитании детей. Раввин Граус добивался открытия в Сретенской станице еврейского училища, поскольку в ней проживало более 100 еврейских детей школьного возраста. Преподавать в нем было некому: среди евреев станицы не было никого, кто бы хорошо знал законы иудаизма и мог читать молитвы на древнееврейском языке, но раввин надеялся на разрешение выписать учителя из черты оседлости. Хотя ходатайство раввина было поддержано заведующим полицейской частью в Сретенской и военным губернатором А.И. Кияшко, иркутский генерал-губернатор Л. М. Князев его отклонил [ГАЗК, ф. 1(о), оп.1, д. 5288, л. 86, 88, 89, 92, 97]. Тем не менее школа была открыта при синагоге, учителем стал Э. Гершгорин. Имеются сведения и о 2-классном училище им. Андоверовых. Скорее всего, оно было открыто на их средства [Сибирский торгово-промышленный календарь…, 1915, с. 446].

Сибирские евреи в основной своей массе слабо разбирались в расстановке политических сил. Единственным политическим течением, вошедшим в практику общинной жизни, стал сионизм. Проповедники создания «страны для народа» в Палестине – магиды – рассматривали Забайкалье как перспективную территорию для популяризации этой идеи, рассчитывая на денежную состоятельность забайкальских евреев. В многочисленных полицейских донесениях и рапортах Сретенского станичного правления отмечалось, что евреи станицы проявили особую активность, поголовно вступив в непосредственное общение с сионистскими кружками Сибири и Европейской России и выделив на образование «Национального еврейского фонда» по 40 к. с каждой души мужского пола «с целью развития и укрепления еврейского объединения» [ГАЗК, ф. 1(о), оп. 1, д. 4251, л. 44]. В качестве наиболее активного члена организации в документах фигурировал резник и учитель еврейской школы Э. Гершгорин, который попал под подозрение из-за частых отлучек из станицы, во время которых он, по мнению рапортующих, как раз и занимался сбором денег и пропагандой идей сионизма [Там же, л. 17, 24; ГАРФ, ДПОО, оп. 226, д. 11, ч. 2(1), л. 15]. Увлечение сретенских евреев идеями сионизма и обложение их денежным сбором «на общее еврейское национальное дело» всерьез тревожили казачье население станицы, опасавшееся, что истинная цель этих действий не столько в возрождении еврейского государства в Палестине, сколько в экономической борьбе с христианами вообще и с русскими в особенности, в стремлении сделать христиан «рабами сынов Израиля», пусть даже в отдаленном будущем [ГАЗК, ф. 1(о), оп. 1, д. 4251, л. 36].

Увидев в сионизме движение, имеющее в своей основе революционные цели, власти поспешили принять меры. В Сретенской были изъяты имеющиеся на руках акции Еврейского колониального банка, хотя их количество (7 свидетельств на 21 акцию) опровергало опасность «поголовного увлечения». У всех предполагаемых руководителей сионистских организаций были взяты подписки о том, что они отказываются от руководства и поддержки движения, прекращают денежные сборы. Члены Духовного правления религиозной общины обязались использовать синагогу только для отправления богослужения и воздержаться от речей, имеющих целью привлечение в ряды сионистского движения. Учителя еврейской школы обещали ограничиться преподаванием религиозного учения и в пропаганде сионизма не участвовать [Там же, л. 17–18]. «В данное время, – писал нерчинский уездный начальник военному губернатору И.П. Надарову 10 сентября 1903 г., – …ввиду признания правительством сионистского движения вредным, местные евреи стараются показать, что они или вовсе не сочувствуют этому движению или окончательно отреклись от сионизма» [Там же, л. 24]. Сионисты действительно были напуганы настолько, что перестали устраивать традиционные вечеринки из опасения, что их заподозрят в возобновлении запрещенной деятельности. Один из наиболее активных распространителей акций в Сретенской станице Самуил Вейнерман бежал в Аргентину [Там же, л. 24, 53–54, 75–76].

Вопрос о степени популярности сионизма в станице остается спорным. С одной стороны, сионистские лозунги мало занимали умы сибирских евреев, так как успех сионистской идеи предполагал наличие определенного «быта», отсутствовавшего в Сибири [Войтинский, Горнштейн, 1915, с. 327]. Сибирские евреи обладали здоровым прагматизмом не в меньшей степени, чем желанием помочь братьям по вере. Сретенские евреи охотно подписывались на акции Еврейского колониального банка, но больше из-за ожидаемой коммерческой выгоды, чем по политическим мотивам. По мнению нерчинского уездного начальника, если бы евреи имели гарантии возвращения денег за акции, то сами бы передали их в руки властей в расчете, что по отобранным у них акциям правительство востребует деньги из Еврейского колониального банка и вернет им [ГАЗК, ф. 1(о), оп. 1, д. 4251, л. 63]. При сомнении в выгодности сделки акции распространялись с трудом. Сретенское отделение Сибирского торгового банка 30 ноября 1903 г. доложило военному губернатору, что в 1901 г. фирма «Братья Уриксон» в Москве выслала в местное отделение банка 46 сертификатов на 100 акций Еврейского колониального банка, из которых были распространены 29, а остальные 17 за невостребованностью отосланы обратно. В 1903 г. та же фирма выслала Гершгорину 25 акций, из которых он взял только 3, отослав остальные 22 отправителям [Там же, л. 17–18]. Сионистская идея для забайкальских евреев осталась, по выражению читинского полицмейстера, «модностью вопроса» и желанием приверженностью ей «приобрести популярность среди евреев» [Там же, л. 30–31]. По мнению нерчинского уездного начальника, «сибирским евреям живется настолько хорошо, что ни в какую Палестину они добровольно не пойдут» [Там же, л. 24]. В этом утверждении был резон. Возможностью остаться в станице евреи весьма дорожили, а нарушившим подписку грозило немедленное выселение.

С другой стороны, Сретенская станица обладала достаточной социальной базой для популяризации идеи сионизма. Ее носителями, как правило, были студенты и представители купечества, люди наиболее образованные и более информированные в силу частых разъездов и достаточно широких контактов. Полиция подозревала в симпатиях сионизму сына купца Я. Андоверова Захара, выпускника юридического факультета, хотя он категорически возражал против подобного обвинения. К тому же в станице была еврейская школа – готовая трибуна для распространения сионистских идей. Так станица оказалась в числе наиболее активных очагов движения. Из донесений полиции и станичного правления ясно, что ее жители имели значительное число акций Еврейского колониального банка, но утаили их из боязни конфискации, что сионистская идея оставалась здесь популярной и после принятия мер по отношению к ее пропагандистам. Однако свое дело они держали в полном секрете и вели настолько умело, что проникнуть в их организацию и выяснить ее истинные цели оказалось невозможным. По-видимому, евреи имели своего осведомителя в местной власти, поскольку все секретные бумаги и мероприятия правительства, направленные против сионизма, сразу становились им известны [Там же, л. 12, 37].

Приверженность сретенских евреев сионистской идее на первых порах действительно более была данью моде и показателем приобщения к «европейской жизни». За исключением немногих искренне увлекшихся идеей строительства в Палестине нового государства, основная масса отнеслась к ней достаточно равнодушно. Однако впоследствии сионисты стали достаточно влиятельной силой в Забайкалье.

Библиографический список

Войтинский В., Горнштейн А. Евреи в Иркутске. – Иркутск: Изд. Хозяйственного правления Иркутского еврейского молитвенного дома и Иркутского отдела Общества распространения просвещения между евреями в России, 1915; Обзор Забайкальской области за 1910 г. – Чита: Типография Забайкальского областного правления, 1914; Сибирский торгово-промышленный календарь на 1914–1915 гг. – Томск: Изд. Д. Р. Юнг, 1915.

Сретенск / гл. ред. К. К. Ильковский; отв. ред. Н. Н. Константинова, О. Ю. Черенщиков. – Чита: Забайкал. гос. ун-т, 2014. – С. 99–103. – (Альбомная серия «Энциклопедии Забайкалья»).